Неточные совпадения
— Подумай: половина
женщин и мужчин
земного шара в эти минуты любят друг друга, как мы с тобой, сотни тысяч рождаются для любви, сотни тысяч умирают, отлюбив. Милый, неожиданный…
«Веруй в Бога, знай, что дважды два четыре, и будь честный человек, говорит где-то Вольтер, — писал он, — а я скажу — люби
женщина кого хочешь, люби по-земному, но не по-кошачьи только и не по расчету, и не обманывай любовью!
Правда и то, что и пролитая кровь уже закричала в эту минуту об отмщении, ибо он, погубивший душу свою и всю
земную судьбу свою, он невольно должен был почувствовать и спросить себя в то мгновение: «Что значит он и что может он значить теперь для нее, для этого любимого им больше души своей существа, в сравнении с этим «прежним» и «бесспорным», покаявшимся и воротившимся к этой когда-то погубленной им
женщине с новой любовью, с предложениями честными, с обетом возрожденной и уже счастливой жизни.
Оттого-то протестантизм и вытолкнул одну богородицу из своих сараев богослужения, из своих фабрик слова божия. Она действительно мешает христианскому чину, она не может отделаться от своей
земной природы, она греет холодную церковь и, несмотря ни на что, остается
женщиной, матерью. Естественными родами мстит она за неестественное зачатие и вырывает благословение своему чреву из уст монашеских, проклинающих все телесное.
И что же было возражать человеку, который говорил такие вещи: «Я раз стоял в часовне, смотрел на чудотворную икону богоматери и думал о детской вере народа, молящегося ей; несколько
женщин, больные, старики стояли на коленях и, крестясь, клали
земные поклоны.
Тамара с голыми белыми руками и обнаженной шеей, обвитой ниткой искусственного жемчуга, толстая Катька с мясистым четырехугольным лицом и низким лбом — она тоже декольтирована, но кожа у нее красная и в пупырышках; новенькая Нина, курносая и неуклюжая, в платье цвета зеленого попугая; другая Манька — Манька Большая или Манька Крокодил, как ее называют, и — последней — Сонька Руль, еврейка, с некрасивым темным лицом и чрезвычайно большим носом, за который она и получила свою кличку, но с такими прекрасными большими глазами, одновременно кроткими и печальными, горящими и влажными, какие среди
женщин всего
земного шара бывают только у евреек.
Хорошо было бы выбрать полк, стоящий в губернском городе или, по крайней мере, в большом и богатом уездном, где хорошее общество, красивые
женщины, знакомства, балы, охота и мало ли чего еще из
земных благ.
— Татьяна Власьевна, конечно, весьма благомысленная и благоугодная
женщина, но она все-таки человек, и каждый человек в состоянии заблуждаться, особенно когда дело слишком близко затрогивает нас… Она смотрит
земными очами, как человек, который не думает о завтрашнем дне. Старушка уже в преклонном возрасте, не сегодня завтра призовется к суду Божию, тогда что будет? С своей стороны, я не осуждаю ее нисколько, даже согласен с ней, но нужно прозирать в самую глубину вещей.
Да, да, ты прав: что
женщине в любви?
Победы новые ей нужны ежедневно.
Пожалуй плачь, терзайся и моли —
Смешон ей вид и голос твой плачевный,
Ты прав — глупец, кто в
женщине одной
Мечтал найти свой рай
земной.
Этот голос принадлежал молодой
женщине, тоже прекрасной, но составляющей резкий контраст с воздушной Дорой. Это была
женщина земная: высокая, стройная, с роскошными круглыми формами, с большими черными глазами, умно и страстно смотрящими сквозь густые ресницы, и до синевы черными волосами, изящно оттеняющими высокий мраморный лоб и бледное лицо, которое могло много рассказать о борьбе воли со страстями и страданиями.
— Если дьяволам дозволено не бескорыстно возводить свои очи на ангелов
земных, именуемых
женщинами, то я виновен в том пред вами и пылаю к вам неудержимой страстью, после которой опять, может быть, придется еще раз сойти с ума.
Оленька добра, простодушна, приветлива, почти всегда весела; стыдлива и скромна, как застенчивое дитя; а рассудительна и благоразумна, как опытная
женщина; но при всех этих достоинствах никакой поэт не назвал бы ее существом небесным; она просто — прелестный
земной цветок, украшение здешнего мира.
Фатевна, как единственная
женщина, бывшая теперь на Половинке, стояла около Александры Васильевны, поддерживала ее одной рукой и что-то шептала на ухо, а потом с ожесточением начинала класть широкие кресты и усердно отбивала
земные поклоны; убитый, бледный Мухоедов стоял в углу, рядом с Асклипиодотом, торопливо и с растерянным видом крестился и дрожащим голосом подхватывал «вечную память».
Передо мною стояла обыкновенная
женщина, быть может, некрасивая и неизящная, но это была моя жена, с которой я когда-то жил и с которою жил бы до сего дня, если бы не ее несчастный характер; это был единственный на всем
земном шаре человек, которого я любил.
О сладкий, нам знакомый шорох платья
Любимой
женщины, о, как ты мил!
Где б мог ему подобие прибрать я
Из радостей
земных? Весь сердца пыл
К нему летит, раскинувши объятья,
Я в нем расцвет какой-то находил.
Но в двадцать лет — как несказанно дорог
Красноречивый, легкий этот шорох!
Пока ты не уничтожил до самого корня похотливую привязанность свою к
женщине, до тех пор дух твой будет привязан к
земному, как сосунок-теленок привязан к своей матери.
Синтянина увидала пред собою
женщину, чуждую всего
земного, недоступную
земным скорбям и радостям, — одним словом, существо превыше мира и страстей.
«Это упорство, — писал фельдмаршал, — показала она в последнее со мною свидание, когда ни Доманский, ни она не прибавили ни слова к данным прежде показаниям, несмотря на то, что обоим обещаны были, казалось бы, высшие из
земных благ, каких они желают: ему — обладание прекрасною
женщиной, в которую он влюблен до безумия, ей — свобода и возвращение в свое графство Оберштейн.
Когда ты влюбляешься в
женщину, Мой
земной товарищ, и тебя начинает трясти лихорадка любви, ты считаешь себя оригинальным?
У паперти Исакиевской церкви остановились они. Дверь в церковь была отворена; в темной глубине ее мелькала от лампады светлая, огненная точка. Молодая
женщина взяла малютку с рук пестуна его, велела ему молиться и сама положила три глубоких
земных поклона. Когда она встала, в глазах ее блистали слезы. Потом вынула из сумочки, на поясе висевшей, свернутую, крошечную бумажку и три гроша и, отдавая их слуге, сказала...
— А были и минуты, когда в сердце ее зажглась искра
земной любви, и героиня, святая, стала обыкновенной
женщиной.
Слуга вошел в церковь, где причет готовился к священнослужению, отозвал к себе дьячка, вручил ему бумажку и два гроша, на третий взял восковую свечу, поставил ее пред образом спасителя и, положив пред ним три
земных поклона, возвратился к молодой
женщине. Дьячок передал бумажку священнику, а тот, развернув ее при свете лампады, прочел вслух...
Вся вина ее перед этой, там, за несколько комнат лежащей умирающей
женщиной, готовящейся ежеминутно предстать на суд Всевышнего, Всеведующего, Всемилостивейшего судьи и принести ему повесть о ее
земных страданиях, главною причиною которых была ее родная дочь, любимая ею всею силою ее материнской любви, страшной картиной восстала перед духовным взором молодой Бахметьевой, а наряду с тем восстали и картины ее позора и глубокого безвозвратного падения.
Григорий Александрович представлял собой лакомую приманку для
женщин, в особенности для искательниц приключений, тщеславных красавиц, пленявшихся мыслью приобрести
земные блага посредством сближения с могущественным вельможею.
«Если бы пристроиться к какой-нибудь богатой старушке или еще лучше к замужней
женщине средних лет…» — мечтал он, глотая слюнки от одного предвкушения благ
земных, имеющихся очутиться в его власти в подобном положении.
С одной стороны, быстрый, огненный взор из-под черных, густых бровей на дворецкого — взор, который редкий мог выдержать и от которого
женщины слабого сложения падали в обморок. Казалось, им окинул он своего слугу с ног до головы и обозрел душу его. С другой стороны, глубокий, едва не
земной поклон, которым Русалка хотел, казалось, скрыться от испытующего взора, вручение посоха и целование властительной руки. Шапку не принял Иван Васильевич и дал знать, чтобы он положил на одну из скамеек.
Так кончила свой воспитательный курс на земле эта фефёла, которая мне кажется довольно обыкновенною русскою
женщиной, которая никого не погубила и себя усовершила в
земной жизни, но в этом ей ничего не помог ни литератор, которого она любила, ни простой человек, который ее любил. Но она была хороша для всех, ибо каждому могла подать сокровища своего благого сердца. Если бы писатель жил долго, я думаю, что он бы ею наскучил и она окончила бы свою жизнь гораздо хуже.